Механизм жизни - Страница 121

121

Общество Друзей народа перестало существовать, разгромлено полицией. Судьба сберегла Галуа-младшего от тюрьмы. Парень уехал вместе со своим другом Собреро в Италию, мать и прибежище всех искусств, чтобы не мозолить глаза властям и всерьез заняться живописью. Старший брат Огюста, Мишель Шевалье, напротив, был в фаворе. Выйдя из стен узилища, он стал советником Тьера, а затем направился за океан – изучать железнодорожные и водные пути сообщения Соединенных Штатов. Поговаривали, что под этим предлогом бывший сен-симонист выполняет секретные поручения французского правительства. Именно в Америке братья и встретились. Полон оптимизма, Мишель звал Огюста на государственную службу.

Отказ его огорчил.

Прошлое осталось далеко позади, лишь изредка напоминая о себе. В конце 1833 года, будучи по делам в Кенигсберге, Огюст потратил три лишних дня, чтобы посетить маленький городок в соседней Польше. Там его не знали и не ждали. С трудом он разыскал пожилого ксендза, с еще бóльшим – убедил того нарушить молчание. Наконец патер Ян поверил странному гостю, и они вместе навестили кладбище на окраине.

...

…Эту историю патер Ян вспоминать не любил. Ночь, громкий стук в дверь, растерянный голос сторожа. Старичок-инвалид молол чепуху: дескать, ключ от склепа ему пришлось выдать, потому что служба такая, но посмотреть надо, ибо здесь и до беды недалеко. Священник, когда понял, о чем речь, ахнул, схватил фонарь…
Они опоздали.
Дверь фамильного склепа была раскрыта настежь. Мертвое тело, еще не успев остыть, лежало на могильных плитах. В седых волосах блестели снежинки. Скрюченные пальцы вцепились в бронзовый ключ. Но незримые врата отверзлись сами, пропуская заблудившуюся душу.
Баронесса Вальдек-Эрмоли приложилась к предкам своим.

И вот – снова Россия. Ехать из Петербурга в Тамбов Шевалье не собирался. В одну реку дважды не входят! Но его уговаривали всей Академией. Еще бы! «Мсье! Вы же – живой свидетель Тамбовского Дива! Просим, умоляем…»

– Тамбовское Диво – не метеорит. Это утка. Газетная, – решительно заявила фрекен Торвен. – Мне так батюшка сказал. И добавил, что если человека как следует ударить по голове, то он увидит не только Жеводанского Зверя, но и победу мировой революции. Батюшка знает, у него опыт.

Шевалье не стал комментировать, ведя рассказ дальше.

Его спутником оказался давний приятель Торвена – некий Познанский, известный переводчик и автор популярнейшего очерка «Пережившие Диво». Очерк вышел отдельной книгой в издательстве Сытина. Автор, правда, ограничился рассказами очевидцев. Собственные воспоминания он, к всеобщему удивлению, опустил – не иначе, готовил новую книгу.

В Тамбове француза засыпали версиями. Метеорный град с Луны пробудил дремлющие свойства местной природы. Ядовитые миазмы привели к массовым галлюцинациям. Магнетическая флюидарность позволила видеть изнанку реальности…

«Аномалия!» – сказали ученые.

«Одурмания!» – с пониманием откликнулся народ.

Пока его спутники записывали показания свидетелей, имя которым было легион, и бродили по лесу в поисках осколков Лунного Камня, Шевалье тайком заехал в Ключи.

– Что такое «Ключи»? – заинтересовался Эрстед-младший.

– Nogler, – перевел с русского на датский Эрстед-старший. – Такая деревня. Мы жили у тамошнего помещика. Я когда-нибудь расскажу тебе поподробнее, Андерс…

С хозяином Шевалье не встретился – у Павла Ивановича Гагарина случился очередной приступ. Зато удалось перекинуться словечком с его братом. Константин Иванович был любезен, но о прошлом вспоминал без воодушевления. Суета, беготня, лишние толки.

Легко ли жить в Диве по самые уши?

Более всего Константина Ивановича расстроил внезапный отъезд князя Енгалычева. Что за моветон-с? Даже попрощаться не изволил, татарин! Шевалье кивал: да, вы совершенно правы. У него перед глазами стояла даже не могила, а так, ямка, в которой они с Эрстедом наскоро погребли останки китайца. Когда выстрел прервал обряд, на полу избы обнаружился не человек, а странная чепуха. Обгорелый скелетик, уродливый череп с кулачок. Тонкие косточки то ли рук, то ли лапок, изломанные спицы-ребра…

Как выразился переводчик Познанский по другому поводу: «не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка».

Ямку-могилу Шевалье обошел десятой дорогой. Зато посетил иную – ухоженную, под мраморным надгробием. Будучи католиком, князь Волмонтович не имел права на место среди православных могил. Гостя, однако, уважили, отправив на вечный покой рядом с кладбищенской оградой – у самых ворот, под высокими старыми ивами. Белый мрамор, зеленая трава…

И свежие цветы.

Местные крестьяне отчего-то прониклись к покойному особой симпатией. Его гибель не связывали с Дивом или нашествием «монстров». В деревнях судачили, что добрый пан-поляк порешил себя из-за любви. Будто бы пришло письмо из далекой Польши прямо в Ключи, а в том письме сказывалось, что умерла его возлюбленная, прекрасная паненка Елена. Не выдержало сердце верного рыцаря Казимира, взорвалось гранатой. Вот и видят его лунными ночами на вороном коне рядом с белокурой всадницей – Еленой-невестой. Даже песню сложили о том, как приключилась в селе страшная беда – застрелился чужой человек, бесшабашная голова.

Пришлось хоронить без пенья и ладана.

– Фольклор, – отрезала фрекен Торвен. – Белоснежка и семь подземных троллей. Призрак Храброго Портняжки. Гере Эрстед! Не смешно ли в наши дни верить в такую ерунду?

Отец и сын, не зная точно, кому задан вопрос, переглянулись.

121