Механизм жизни - Страница 33

Злые глаза, злая речь.

– Ваша жизнь нужна Польше, князь. Не рискнув ею, вы легко потеряете честь. Честь природного шляхтича!

На сей раз не спутаешь. Орловский! Сын корчмаря из Седлица учит князя Волмонтовича шляхетству. Посмеяться бы!

– Просим зацного пана подумать еще раз. Очень просим!

А это пан Пупек. Завел-то, запел! Прямо-таки «Мы, Божьей милостью круль Пуп, Первый сего имени…»

– Пану предстоит возвращение в Петербург. Без нас дорога выйдет опасной!

Самое время послать наглецов иным маршрутом – в коровью дупу через двадцатый плетень на полусогнутых. А затем показать, что может сотворить с хамами предусмотрительно взятая с собой трость. Забегают герои, пся крев!

Волмонтович все-таки сдержался. Значит, трус и предатель?

А вы – кто?

Начиналось все идиллически. Дни стояли ясные, не по-здешнему теплые, и Орловский, великий любитель конных прогулок, предложил выехать за город. Лошадей взяли в Манеже, возле Адмиралтейства. Пришлось раскошелиться, зато конь попался князю отменный – статный вороной «англичанин», с которым он подружился на первой же версте. Орловский воссел на серого в яблоках жеребца; пан Пупек, явив нежданную ловкость, оседлал гнедую норовистую кобылу.

– Gotowe, panowie? W przód! Hoj-da! Hoj-da!

Миновав последнюю городскую заставу, всадники, не торопясь, направились по пустому в это утро Московскому тракту. Через несколько верст свернули на проселок. Тихие рощицы в желтой листве, узкая речушка, деревня… Волмонтович пожалел, что не удосужился изучить карту столичных окрестностей. Но спутники не стали томить его неизвестностью. Ехали они в сторону Царского Села, путь же избрали особый. Снова деревенька (чухонская, как пояснил всезнающий пан Пупек), лес, просека; тихий погожий день… Недолго стоять тишине! Именно здесь, в захолустье, в скором времени предстоит лечь первой российской «чугунке». Загремит железо, ударит в небо столб пара, двинутся колеса по чугунным рельсам…

Прогресс не ведал границ и пределов.

О железной дороге рассказывать выпало пану Пупеку. Уже после первых фраз Волмонтович понял: и поездка, и маршрут избраны не случайно. В первую встречу его убеждали словами. Настала очередь дел.

Дорога задумывалась как испытательная. Пан Пупек не без удовольствия сообщил, что год за годом все проекты «чугунки» удавалось класть под сукно – при помощи влиятельных лиц из польской общины Петербурга. Впрочем, особо стараться не пришлось. Против сухопутных пироскафов выступила церковь, видя в них страшный соблазн и поругание устоев. Восстало Министерство финансов – министр Канкрин жаловался на бюджетный дефицит и напоминал о российской зиме, делавшей, по его мнению, невозможной круглогодичную эксплуатацию и без того затратной дороги. Против такого довода не мог возразить даже император, при всей высочайшей любви к новинкам техники. А недавно появился еще один веский аргумент. В Англии, цитадели прогресса, при открытии очередной «чугунки» умудрились задавить не кого-нибудь, а министра, отвечавшего за ее строительство.

Выстроил себе дорогу британец – в рiekło!

Так бы и скучать России, трясясь в громоздких тарантасах, но, к явному неудовольствию пана Пупека, в последний год все стало быстро меняться. Откуда ни возьмись объявился в столице какой-то Мальцев – то ли инженер, то ли заводчик из невеликих. Ездил он по Европам, вернувшись же, кинулся к государю, принявшись его смущать да искушать западными соблазнами. Все, мол, на Святой Руси плохо: и ружья кирпичом битым чистим, и пушки льем, как при Грозном. Главное же – с дорогами беда. С дураками – ладно, потерпим, а дороги – важнейшее дело! На турка да на Шамиля еще можно солдатским шагом поспеть.

А вдруг приплывут англичане с французами?

Поначалу царь велел отправить искусителя в желтый дом. Однако передумал, стал слушать. Министр Канкрин хотел вмешаться, но двери задом прошиб, ободренный государевым пинком. И вот – дорога. Пусть еще в проекте, на листах бумаги. Слово царево – золото. Сказал – значит, будет «чугунка».

А за нею вторая, третья…

– Что случится через двадцать лет? Какой станет Россия? – завершил рассказ пан со смешной фамилией. – Думайте, князь. Ох, думайте!

Долго думать не дали. После полудня остановились в придорожном трактире, отобедали чем Бог послал; проехали еще версту-другую, свернули в лес…

– Нет, господа. Нет, нет и нет!

2

– Это ваше последнее слово, князь? Или за вас отвечает ваша смелость?

Снова чужой голос – не пойми чей, ниоткуда. Услышав такое, всякий схватится за оружие – или вцепится оскорбителю в горло. Его дважды назвали трусом. Его, «золотого» улана, урожденного шляхтича герба Божаволи!

Волмонтович чуть не расхохотался. Можно и в горло, ага. Большой на этот счет опыт имеется. То-то удивятся панове заколотники! Впрочем, не успеют. Разве что булькнут напоследок.

Объясниться? Если разум не потеряли, поймут. Но о чем сказать? Обо всех – и поляках, и русских, – кого эти стратеги кладут под топор? Он ведь и сам рискует не только своей жизнью. Случись что, погибнет не только никому не нужный отставной упырь. Пострадает и Андерс Эрстед, и мальчишка Шевалье. Уже за одно это князю, спасенному когда-то датчанином с большим сердцем, не будет прощения ни здесь, ни в аду…

Но что Пупекам чужая судьба?

– Наши жизни, панове, – прах. Но не прах – Польша, Речь Посполитая.

Не удержался князь, задрал голову к небу. Ты на месте, солнышко?

Ну и славно!

– Что бы вы ни придумали, какую бы штуку ни изобрели, русские в конце концов догадаются. Мы убиваем их царя! Царя, панове! Убийц станут искать сто лет – но отыщут, слово чести, значительно раньше. Не нужно улик – достаточно подозрения. Пятно все равно останется. Кровавое пятно – на Польше! Что тогда? Для нас Николай – тиран, для них – государь-батюшка, родной отец миллионов русских от Балтики до Охотского моря. Мы бьем в сердце Руси – в помазанника Божьего! Они перестанут мстить, лишь когда умрет последний поляк.