Простейшее действие – отведение глаз – в храме потребовало от барона куда бóльших усилий, нежели обычно. Он не сомневался: с усопшим доведется попотеть. Особенно если покойник – князь Гагарин.
Эминент еще ни разу не поднимал Посвященного. Это вам не моряки-утопленники… Тело Ивана Алексеевича лучше не беспокоить, обратившись напрямую к духу – с соблюдением приличий и извинениями, как равный к равному.
То, что оба равных умерли, кто раньше, кто позже, – несущественно.
Чиркнув спичкой – к запахам воска и ладана добавилась едкая вонь фосфора, – фон Книгге запалил одну из купленных в лавке свечей. Зажечь ее от лампадки было бы опрометчиво – обряд мог пойти насмарку. Свечу он вручил Ури, и оба проследовали к правой абсиде, где на возвышении покоился закрытый гроб. Эминент не сомневался, кто лежит внутри. Крышку для этого поднимать не требовалось.
Как и для вызова духа усопшего.
Вскоре пять горящих свечей окружили гроб. Связывать их линиями пентаграммы барон счел излишним. Пентакль он создал мысленно, зафиксировав на «изнанке». Вонючие снадобья и амулеты – для восторженных неофитов. Это им пусть поют макбетовские ведьмы:
– Пясть лягушки, глаз червяги,
Шерсть ушана, зуб дворняги,
Жало гада, клюв совенка,
Хвост и лапки ящеренка —
Для могущественных чар
Нам дадут густой навар…
Он зажмурился, нащупывая средоточие. Посмертные эманации ощущались с трудом, на грани восприятия. Какие-то жалкие обрывки… Влияние собора? Или князь перед смертью принял меры предосторожности?
Вспомнилось прозрение, явившееся на приеме у Гагариных. Священник с кадилом, «малый вавилон», преграждающий путь к гробу… Нет, это случится позже, при отпевании. И хорошо, что позже, – он всегда пасовал перед «малым вавилоном». Должно быть, кто-то из московских масонов расстарается…
– Будь рядом, Ури.
– Мы рядом, – прогудело над ухом. – Мы просим не беспокоиться…
Со стороны могло показаться, что ничего не происходит. Эминент замер в трансе: глаза закрыты, руки разведены и обращены ладонями к гробу. В соборе царила тишина. Не слышно было даже дыхания двух людей. Мертвец звал дух мертвеца.
Тщетно!
Обитель духа пустовала. От эфирного тела остались клочья. Глубоко вздохнув, барон открыл глаза. В первый миг пламя свечей показалось ему нестерпимо ярким. При возвращении из тонкого мира так бывает.
Но что стряслось с князем Гагариным?
Ситуация имела только одно объяснение. Дух старого масона покинул тело, переселившись в новое – либо находится в поисках оного. В подобное верилось с трудом. Вот если бы речь шла об азиате… Увы, факты – упрямая вещь.
Эминент не привык отступать. Если дух исчез, что остается?
Правильно – тело.
– Ури, сними крышку.
С задачей великан справился играючи. Заскрипели гвозди, покидая твердое дерево. Под сводами заметалось разбуженное эхо. Крышка легла на пол, позади свечей. Ури не удержался, заглянул в гроб – и попятился, спеша из освещенного круга во тьму. Гагарин лежал в гробу, одет в парадный мундир сенатора, с орденской лентой через плечо. В чертах покойного чудилась укоризна: зачем? не тревожьте…
Это не остановило барона. Ладонь его легла на грудь Ивана Алексеевича. Тени в глазницах Гагарина сгустились – два угольных провала, ведущих в ад. В глубине зародилось слабое мерцание. Тени отступили; обозначились плотно закрытые веки. Они становились прозрачными, пока не превратились в подобие слюдяных пленок – «мигательной перепонки» змеи.
Стеклянный взгляд уперся в Эминента.
– Вы тот, кого я ищу, – барон убрал руку.
Покойник молчал.
– Вы меня слышите?
Тишина.
– Отвечай мне!
Гнев фон Книгге обрушился на упорствующего мертвеца. Однако и это не произвело никакого эффекта. Перед бароном лежала пустая оболочка, неспособная к осмысленным действиям. Поморщившись, барон тронул ладонью не грудь, а лоб князя. Если духа нет, а тело молчит – остается память.
След, ведущий в прошлое.
...…лошади встали как вкопанные.
– Да что ж ты?.. да как же… – по-бабьи запричитал кучер.
Смеркалось, и он не заметил, как посреди дороги объявился человек. Откуда и взялся, ирод? – не иначе, из-под земли вырос, спаси и сохрани! Разогнавшись на пологом спуске, кучер не удержал бы упряжку, даже заприметь он безумца издалека. Но лошади! сами!.. да как же? да что ж ты…
Не торопясь, словно гулял по Невскому, человек направился к карете. Щегольски одет, он опирался на тросточку с рукоятью в виде головы змеи. Серебряный гад тускло блестел, ловя свет заката. Кучер угрожающе замахнулся кнутом:
– Стой! Стой, говорю!
«Разбойники? – закралась шальная мысль. – Атамана вперед? А шайка по кустам хоронится… Ох, скулы-то татарские, беда неминучая!..»
Глаза-щелочки мигнули, и кучер окаменел. Не в силах шевельнуться, глухой как пень, несчастный превратился в восковую куклу. Последним, что он услышал, был звук открывающейся дверцы. Миг тягостного ожидания, и князь Гагарин с трудом выбрался наружу. Запахнуть шинель он и не подумал. Вид у Ивана Алексеевича был – краше в гроб кладут. И, значит, грудной жабы он мог не опасаться.
– Вы тот, кого я ищу, – сказал, приблизясь, Чжоу Чжу.
Гагарин закашлялся.
– Вы тот, кого я не ждал, – ответил он, восстановив дыхание.
– Я проделал далекий путь, – настаивал китаец.
– Нуждаетесь в отдыхе?
– Нет.
– В еде? Питье? Дружеской беседе?
– Я нуждаюсь в вас.
С минуту Иван Алексеевич колебался.
– Как вас зовут, сударь? – спросил он.